Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
— Если она настоящий человек, она поймет справедливость этих слов. Если же она самовлюбленная особа…
Его перебивает насмешливый голос Аспазии:
— Самовлюбленная особа пришла выслушать свой приговор.
Члены редакции в изумлении поворачиваются к двери.
Поэтесса стоит в сумраке лестницы.
Они торопливо надевают пиджаки и спешат к ней навстречу.
Аспазия в прекрасном настроении.
— Я стучала три раза, но вы были так увлечены… Странно… Мне казалось, что конспираторы прежде всего запирают двери.
— Наша политика — политика открытых дверей, — отвечает ей Петерис.
— Да? А я слышала, что у вас склад прокламаций и бомб.
Поэтесса скромно садится на стул у двери. Она насмешливо опускает глаза.
— Ну вот, господин Плиекшан. Подсудимая садится на скамью.
Райнис очень мягко обращается к гостье:
— Статья не готова, Аспазия… но в ней будет именно то, что я вам сказал сегодня в театре…
Петерис не может сдержать иронии:
— И то, что я не успел вам сказать.
Аспазия встает в шутливом страхе.
— Вы меня пугаете, господа.
Калниньш сокрушенно разводит руками.
— К сожалению, я остался в меньшинстве.
После большой паузы поэтесса медленно и серьезно говорит:
— Ну, что ж… Я вам благодарна, хотя бы за откровенность… Но каждый поет те песни, которые наполняют его сердце. Я служу красоте и свободе.
Калниньш разливает вино по бокалам.
— Вы правы! Это ваша миссия, и я предлагаю выпить за красоту и свободу!
Он раздает всем бокалы, высоко поднимает свой и с пафосом произносит:
— За красоту и свободу!
На лице Петериса скептическая улыбка.
Райнис берет свой бокал и обращается к Аспазии:
— Красота и свобода. Какие высокие слова… Ну, что ж, каждый понимает их по-своему.
Огромная столовая в особняке Вимбы, отделанная с аляповатой роскошью.
Богато накрытый стол, за которым сидят гости. При ярком свете фигурной люстры сверкают драгоценности женщин, ослепительные манишки мужчин и цветной хрусталь бокалов.
Рядом с Вимбой — пустое кресло.
Вимба встает с бокалом в руках.
— Дамы и господа! Простим маленький каприз красивой женщине и, тем более, поэтессе в день ее премьеры… Где бы она сейчас ни была, — она ищет вдохновения для новых прекрасных стихов. За Аспазию!
Мелодичный перезвон бокалов звучит в наступившей тишине.
По ночной Риге бродят Аспазия и Райнис. Они идут по улицам… Пересекают старинную площадь… Вот они минуют бульвар… Наконец, входят в подъезд дома Аспазии и останавливаются возле лестницы.
Аспазия поднимается на несколько ступенек и нагибается через перила.
— Ну, что же вы скажете мне на прощанье, дорогой Плиекшан?
— На прощанье?
— Ну, да…
— Я бы хотел вам прочитать одно стихотворение… — несколько смущенно отвечает Райнис.
— Стихи?
— Да.
— Некрасова? — понимающе усмехается Аспазия.
— Нет.
— Ну, прочтите.
Райнис начинает читать, сначала неуверенно, но постепенно он увлекается и голос его звучит с полной силой:
Вслед за собой ты сам разрушил мост,
Что мог вернуть домой после разлуки,
Где обняли б тебя, любимый гость,
Дыханьем теплым обогрели руки.
Но сломан мост, ладья в пучине тонет,
Навстречу падают лавины с гор,
Под ветром сосны кренятся и стонут…
Кровь на ладонях… Но сверкает взор!
Вперед! Там виден солнечный простор!
Аспазия долго и пристально глядит на Райниса.
— Чьи это стихи?
— Одного никому не известного поэта.
— Но это очень хорошие стихи!
Райнису приятно слышать ее похвалу.
— Вы думаете? — спрашивает он.
— Кто же автор? — настаивает Аспазия.
После колебания Райнис с трудом произносит:
— Автор… Райнис.
— Райнис?.. Все тот же Райнис… — задумчиво говорит Аспазия. — Чудесные стихи!
Она поднимается по ступенькам выше.
— Может быть, у нас в Латвии действительно родился настоящий большой поэт…
Аспазия склоняется над перилами лестницы и крепко, по-мужски, жмет руку Райниса.
— Прощайте, господин Плиекшан.
И поэтесса быстро поднимается выше по лестнице… Вдруг она останавливается на площадке, оглядывается назад и приветливо машет рукой.
— До свиданья… Райнис…
Аспазия исчезает за поворотом лестницы. Райнис взволнованно смотрит ей вслед.
В музыке ширится лирическая тема.
На письменном столе лежат разбросанные рукописи Райниса. Среди них выделяется стихотворный отрывок:
…Когда за окнами встает заря,
На грудь мою бросая луч свой первый, —
Я о тебе мечтаю…
Цветущие поля Латвии.
Райнис с рюкзаком за спиной быстро шагает по скошенному лугу. Проходит вдоль озера… по берегу реки… взбирается на холмы…
Яркое солнце освещает незабываемые пейзажи его родной страны. Кругом на разные голоса поют птицы, но Райнис слышит и другое пение — пение своего сердца, сердца поэта.
9Издали доносится пение латышской народной песни, посвященной празднику Лиго.
Большая комната на даче Райниса на Рижском взморье. Облокотившись на стол, спит Райнис. Вокруг нагромождены рукописи, наброски, черновики.
Песня будит поэта. Он встает, подходит к окну и распахивает его настежь.
Слышнее становится песня. Мимо дачи Райниса проходит группа крестьян в праздничной одежде, с дубовыми венками на головах. Они машут ему руками, поздравляют с праздником.
Щурясь от яркого утреннего солнца, Райнис берет полотенце и идет умываться.
На стеклянную веранду входит Петерис в сопровождении высокого светлого блондина в студенческой тужурке. Он оглядывается по сторонам и громко говорит:
— Я думаю, музы простят наше вторжение в обитель поэзии?
На ходу вытирая лицо полотенцем, Райнис спешит навстречу гостям.
— От тебя никуда не скроешься, Петерис.
— Безусловно. А что, в Иванов день нам поднесут здесь по кружке пива?
Райнис бросает полотенце на спинку стула и подходит ближе:
— Надеюсь, да… Но ты не один?
Райнис пристально смотрит на студента и порывисто его обнимает.
— Балашов!.. Сергей… Какими судьбами?
Сергей делает удивленное лицо:
— Какой Балашов? Я первый раз слышу эту фамилию… Разрешите представиться — донской казак Емельян Турчанинов.
— Ну да, конечно… Узнаю твой почерк. Помнишь, как ты учил нас конспирации в университете, в кружке?
— А ты сам помнишь?
— Не забыл… Но почему ты до сих пор в форме? Неужели ты стал вечным студентом?
Сергей застегивает тужурку:
— Почему вечным? Мы с тобой учились в Санкт-Петербургском, потом я перебрался в Одесский университет, затем в Казанский… наконец, в Томский. Не так много.
— Зачем же ты их менял?
— По настоятельной просьбе жандармского управления.
Райнис усаживает Сергея на диванчик и садится с ним рядом.
— Ты надолго в Риге?
— Надолго… До вечернего поезда.
Петерис подходит к ним ближе и тихо говорит Райнису:
— Товарищ Сергей привез нам директивы петербургского центра. И мы решили Лиго отпраздновать у тебя на даче. Будут все передовики.
Райнис оживляется.
— Отлично! А Дорочка?
— Будет.
— И Александров?
— Конечно.
Райнис вскакивает, проходит через комнату и поднимается по лестнице на второй этаж. На ходу он бросает:
— Я сейчас все устрою.
Петерис подходит к письменному столу и берет в руки какую-то рукопись.
— Послушайте, как он пишет…
Стань твердой, мысль!
Стань чуждым ржавчине клинком из стали,
Чтоб ты сверкала, камни стен дробя,
Чтоб цепи пред тобой и брони пали!
Стань острой, мысль!
Стань грозным, слово!..
Райнис появляется на верхней площадке лестницы с четырьмя стульями в руках, прислушивается и строго произносит:
— Петерис, положи рукопись на место!.. Это еще не закончено.
И он медленно спускается вниз.
К калитке дачи подъезжает извозчик. Из коляски выходит Аспазия в нарядном платье. На ее локте висит шляпа с лентами, в руках большой зеленый венок.
Поэтесса отпускает извозчика и бежит по дорожке к даче. Она останавливается у входа на веранду:
— Ян!
Комната Райниса. Он спускается с лестницы с четырьмя стульями в руках. Услышав голос Аспазии, бросает стулья и спешит к ней навстречу.
— Аспазия…
Поэтесса поднимает венок из дубовых листьев.
— Ян… Я решила сделать тебе сюрприз, Ян! Ты не ожидал? Ведь сегодня ты именинник… Поздравляю тебя от всего сердца!
Райнис опускается на колени. Аспазия надевает ему на голову венок.
